Болгарский военный катер «Борис» представлял собой угнанную в конце 19-го века французскую (или итальянскую) большую моторную лодку. Ее обшили металлом, оборудовали электричеством и даже в конце 20-х годов (20-го века) поменяли двигатель.
К началу 40-х годов эта «гордость» болгарского военно-морского флота представляла собой изъеденное ржавчиной и жуками плавсредство, которое не могло ни плавать, ни воевать. И тогда его отправили на ремонт в Советский Союз. Во Францию болгары боялись его посылать – во-первых далеко, мог «Борис» и утонуть по дороге, а во-вторых могли французы вспомнить «откуда у попа собака» и катер забрать.
Выход напрашивался сам собой – попросить советских соседей отремонтировать катер. И командование болгарского Военно-Морского флота договорилось с одесским судоремонтным заводом о проведении капитального ремонта. Естественно, все вооружение с катера болгары предварительно сняли. И зимой 41-го года катер прибыл в Одессу.
Я абсолютно не разбираюсь в судостроении, и не знаю, сколько нужно ремонтировать небольшой катер, но в июне того-же 41-го года катер вышел в испытательное плавание. На борту было несколько болгарских моряков — членов команды и четверо механиков с судоремонтного завода – на всякий случай. Точнее, механиков было всего двое, но в советской команде были еще инженер и 16-летний мальчишка – ученик слесаря
Загружаясь на судно, кроме провианта и сменной одежды, инженер взял с собой какие-то измерительные приборы и чертежи, механики захватили два ящика инструментов и запасных частей, и лишь беззаботный парнишка взял с собой фотоаппарат. Уж как то ему удалось пронести его на борт, спрятав среди инструментов. И как только катер вышел в открытое море, мальчишка извлек фотоаппарат и принялся снимать все подряд. В теплых лучах летнего солнца Черное море было синим, белые буруны увивались за катером, словно играя в догонялки с дельфинами.
Болгары с удовольствием соглашались фотографироваться, сверкая добродушными улыбками, и даже старый механик, хоть и ворчал на мальчишку, но тоже позировал на фоне морских волн. А парнишка щелкал и щелкал….
Иногда катер встречал в море корабли. Военные, гражданские, грузовые… под разными флагами они спешили по своим делам. Экипаж некоторых приветственно махал, другие просто провожали взглядом маленький катер. Так прошло четыре дня. И вечером в субботу инженер дал команду – готовится к возвращению: » Утром пойдем домой!» Даже болгарские моряки обрадовались этому известию и вытащили из своих котомок несколько бутылок домашнего вина. Военные и гражданские отметили успешное окончание ходовых испытаний и на радостях даже пацану налили полстакана вина. Импровизированный праздник быстро окончился и, оставив вахтенного, все спустились в каюты, чтобы в последний раз выспаться перед походом домой.
Но им не было суждено выспаться этой ночью. В два часа по корабельному времени, все почувствовали сильный удар, за которым сразу послышался тяжелый топот сапог по палубе и громкие крики на немецком языке. Сон как рукой сняло, и не успели моряки и механики одеться, как в кубрик ворвались вооруженные матросы немецкого флота. Через несколько минут экипаж катера стоял на палубе, под прицелами немецких винтовок. Борт о борт с маленьким катером покачивался большой военный корабль немецкого флота. Старший из немцев, видимо офицер, что-то начал говорить. Оказалось, что советский инженер неплохо знает немецкий язык. Он (инженер) несколько раз что-то переспросил офицера, разозлив его своими вопросами, а потом повернулся к команде и тихо перевел сказанное немцем.
— Война… Сегодня началась война, Германия объявила войну Советскому Союзу. Война… Нас арестовали, и мы идем за ними в Констанцу (румынский порт) – даже болгары поняли все сказанное инженером.
Весь экипаж и механиков закрыли в одной из кают, к штурвалу встал немецкий матрос и катер последовал за немцами. Так началось грустное приключение фотографа дяди Миши. Кстати, тот фотоаппарат немцы у него тогда отобрали.
По прибытии в Констанцу болгарских моряков куда увели, а советских рабочих отвели в военную тюрьму, тут же в порту. Тюрьму охраняли румынские солдаты. Мишка (как уже догадался мой читатель, 16-летний ученик слесаря это и был Мишка, будущий тель-авивский фотограф дядя Миша), довольно сносно знал молдавский, как и многие другие одесситы и быстро подружился с молодыми румынскими охранниками. Узников кормили, раз в день выводили в тюремный двор на прогулку, иногда даже давали им почитать свежие газеты. Так прошла неделя, месяц, потом еще один. Так они узнали, что немцы уже под Одессой, что советские войска оставляют город за городом…
Однажды ночью Мишку разбудил румынский солдат.
— Ты – жид? – спросил солдат. (В простонародном румынском языке слово «жид» и означает еврей, румыны и молдаване не видят в этом ничего оскорбительного)
— Да, — ответил Мишка.
— Немцы увозят всех жидов куда-то, никто не возвращается. Люди занимают их дома. – рассказал ему солдат, — тебе надо отсюда бежать!
— Как я отсюда сбегу? – удивился парень, — охрана, забор.
— Послезавтра – день рождения у коменданта тюрьмы. Будет пьянка после ужина. Тебя приведут убирать… в комнате есть окно. Второй этаж – прыгнешь, ничего не случится с тобой. За забором уже порт. Проберись на какой-нибудь корабль, только не на немецкий. И … Бог с тобой, парень.
Ночью случилось почти так, как говорил румынский солдат. Мишка выпрыгнул в окно, слегка подвернул ногу, потом перебрался через невысокий забор и снова оказался в порту. Метрах в 300-х от причала он разглядел судно под турецким флагом. Что такое 300 метров вплавь для одесского мальчишки, вся жизнь которого проходила на берегу моря? Ерунда. Вскоре Мишка карабкался по якорной цепи. На палубе стояли какие-то накрытые брезентом ящики, но людей не было. Ни души. Он заскочил в первую же открытую дверь и начал искать дорогу вниз, в трюм. Проходя мимо какой-то открытой каюты, он увидел на столе остатки недоеденного ужина. И эта каюта была совершенно пуста. Сняв с себя рубашку, Мишка собрал в нее все, что можно было есть и пить, и пробрался с этим узлом в трюм. Там, в дальнем углу, среди каких то ящиков, он свернулся клубком и уснул.
Утром судно вышло в море. В темном трюме было непонятно, какое сейчас время суток, а старые часы, подаренные еще дедом, отобрал один из румынских охранников. И все-таки ему пришлось пару раз выйти из своего убежища – на поиски пищи и воды. И ему везло – команда турецкого судна так его и не обнаружила.
Мишка не знал, сколько точно дней судно было в пути. Наверное – не меньше недели. Но всему приходит конец. Пришел конец и его плаванию — судно встало на якорь в небольшом турецком порту на побережье Черного моря. И тем же путем, по якорной цепи, Мишка тихо скользнул в ночное море и поплыл на свет, к огням города.
ПС: записано со слов самого дяди Миши. Продолжение следует!
Comments