Это было давно. Лет 40 назад (это я такой… древний???). Иногда, вечерами, папа доставал со шкафа странный голубой чемодан. Мне строго-настрого запрещалось к нему прикасаться, к этому чемодану, конечно. А папа начинал колдовство. Он открывал крышку чемодана, распутывал какие-то провода, щелкал кнопками и переключателями, и вдруг, загорался зеленый глаз, и из внутренностей чемодана издавалось рычание, шипение… и музыка. Лента перекручивалась с катушки на катушку, а из чемодана неслись женские голоса, которые пели про бублики, про папиросы, про балалайку.
И пели они на еврейском языке, который звучал в моем доме с тех пор, как я себя помню. Это сегодня я знаю, что это был идиш, а еврейских языков существует много. А тогда, в далекие шестидесятые, когда слово "еврей" произносилось либо шёпотом, либо в отрицательном контексте. И песни на еврейском языке можно было услышать только из магнитофонов, в ужасной, многократно переписанной копии, где с трудом различались слова, или на еврейских свадьбах, да и то, в провинции. Но так, из недр рижского магнитофона "Эльфа-10" я впервые услышал песни сестер Берри.
Когда я стал постарше, мама настояла, чтобы я начал учиться музыке – ну какая еврейская мама не мечтает о сыне-скрипаче? Ойстрах из меня не получился, и вместо легкой скрипки, мне пришлось таскать здоровенный немецкий аккордеон "Вельтмейстер". И как только я научился играть на этом перламутровом чудовище, первыми моими мелодиями стали, конечно же, песни сестер Берри. Благодарный мой слушатель, бабушка, стойко снося фальшивые ноты (Ойстраха из меня так и не вышло), просила сыграть еще и еще, заставляя меня "раскручивать" свой репертуар. И большую часть моего скромного репертуара составляли именно песни сестер Берри. Поэтому было вполне логично, что мне захотелось узнать – кто же они такие, эти загадочные сестры. И я по крупицам стал собирать информацию об этом восхитительном дуэте, одновременно пополняя начатую отцом коллекцию записей.
И уже давно никто не помнит, что такое ламповый магнитофон "Эльфа-10" и музыка перекочевала в цифровые форматы, но есть люди, помнящие тот единственный концерт в 1959-м году в московском зеленом театре парка имени Горького, когда со сцены две мало кому знакомые американки пели блюз на идиш. Но… обо всем по порядку.
В двадцатых годах прошлого века в Бронксе, в семье Хаима и Эстер Бейгельман родилась дочка Клара. Обычное явление в обычной еврейской семье. Хаим, уехавший из Киева, подальше от ветров революции и шашек петлюровцев и Эстер, приехавшая из Австрии, женившиеся за год до этого, были необычайно рады первенцу. А через четыре года "явление" повторилось, и Эстер родила еще одну дочь – Мину. А потом родились еще сестры.
Так, в еврейских кварталах Манхеттена и росли девчонки. В те давние года, когда еще не было интернета и даже телевидения, единственным средством массовой информации для евреев Манхеттена была ежедневная газета на идише "Форвертс". Кстати сказать, совсем не маленькая газета – в свои лучшие времена тираж этой газеты превышал 200 000 экземпляров, что совсем немало для того времени. А для Клары и Мины Бейгельман любимым развлечением было звуковое сопровождение газеты – радиостанция "WEVD". По воскресеньям после полудня эта радиостанция передавала получасовую передачу, посвященную детскому творчеству. Эстер Бейгельман, заметив, что Клер с удовольствием поет, предложила и ей попробовать выступить на радио. И вот в один из дней девятилетняя Клер появилась вместе с мамой в маленькой студии WEVD. Аккомпаниатор Николай Заславский прослушал девочку и… сказал: — Приходи в воскресенье… и не ешь мороженное!
В ближайшее воскресенье Хаим Бейгельман, взяв за руку нарядно одетую Клару, отправился на 43-ю улицу, где располагалась радиостанция. В этот раз их провели в большой зал, в котором сидело всего несколько человек. На сцене стоял рояль, за которым сидела красивая черноглазая женщина. Шепотом она спросила девочку о там, как ее зовут, и что она будет петь, и объявила об этом на весь зал:"А сейчас Клара Бейгельман споет нам песенку "Папиросы". И Клара запела… враз исчез страх, не мешали незнакомые люди, в зале остались только она и рояль.
Кончилась песня и ведущий детских передач радио Наум Стучков громко зааплодировал и поздравил девочку с дебютом. Так состоялось первое выступление Клары Бейгельман. Но мама всегда остается мамой, особенно – еврейская мама, и ей всегда мало. Через несколько дней Эстер повела дочку в музыкальный магазин "METRO MUSIC" на 2-й авеню, принадлежащий ее знакомой – госпоже Левкович, и попросила дать прослушать девочке несколько пластинок с народной (еврейской) музыкой. Много лет спустя Клара рассказывала, что среди тех нескольких песен была одна, которая сразу понравилась и ей и маме – "Либстэ майне" – "Самая любимая моя". С тех пор эта песня прочно вошла в репертуар Клары.
Но мама на этом не остановилась. Спустя некоторое время Эстер обратилась к матери подружки Клары – Беллы Коен и спросила ее:" Сколько Вы платите за уроки музыки, которые берет Ваша дочь?"
— 50 центов!
— Я готова платить 25 за то, что Ваша дочь будет учить мою, всему, чему она учится на этих уроках.
25 центов в то время были совсем на маленькие деньги. И так началось музыкальное образование Клары. И иногда по воскресеньям она пела в детской передаче на радио. И вот однажды аккомпаниатор Заславский , рассказал, что готовится новая программа, он хочет отобрать трех девочек, которых будет обучать музыкальной грамотею. Но самое главное заключалось в том, что за каждое выступление этим девочкам будут платить пять долларов – огромные деньги для маленькой девочки. И Клара прошла конкурсный отбор и попала в число этих трех постоянных участниц. Так начались трудные дни – утром учеба в школе, после обеда – занятия в студии. Оказалось, что учиться музыке у подружки – весело и интересно, а вот учиться у профессионального музыканта довольно сложно. И если бы не желание заработать это огромное состояние – 5 долларов – девочка давно бы забросила эти уроки. Но, постепенно, она привыкла, и, несмотря на то, что родители не делали никаких поблажек, ни в школе, ни в обучении музыке, она успевала прилежно учиться и там и там. А в мечтах она видела себя сидящей на сцене в шикарном платье у огромного черного рояля…
И вот однажды соседская девочка рассказала Кларе, что ее семья переезжает в новый дом и родители не хотят брать с собой тяжелое и бесполезное фортепиано.
Клара рассказала об этом родителям. Родители ответили отказом – семья Бейгельман с трудом сводила концы с концами. Было много слез и уговоров, и однажды, вернувшись со школы, Клара увидела в своей комнате фортепиано. Это еще был не рояль, но все равно – первая ступенька на лестнице славы. После покупки инструмента мама попросила Клару, чтобы та научила петь Мину. Маленькая Мина вовсе не хотела учиться. Но упрямая старшая сестра сумела убедить ее, что это для мамы. И спустя некоторое время на репетицию в студию Клара пришла с сестрой. Дуэт понравился и Заславскому и даже скромному на похвалу Стучкову. С тех девочки стали петь вместе.
Одну из этих передач услышал известный музыкант и продюсер Эдди Селливан. Необычный дуэт ему очень понравился, и так началась профессиональная карьера сестер. Длинную фамилию Бейгельман сократили до Берри, имена девочек тоже изменили – Клара стала Клэр, а Мина – Мерна. Девочки пели на английском, испанском, итальянском и, конечно же, на идише. Через несколько лет Эдди познакомился с великолепным композитором и аранжировщиком Александром (Абрамом) Эльштейном. И с тех пор Аба Эльштейн стал полновесным членом дуэта "Сестры Берри". Это его искусные аранжировки мы принимаем за еврейские народные песни. Именно он является композитором самых известных песен, исполняемых Клер и Мерной, таких, как "Тум-балалайка", "Кузина", "Я так тебя люблю", "Да, моя любимая дочь" и множества других.
Продолжение следует…
ПС. Написано с использованием материалов интервью Клары (Клэр) Бейгельман корреспонденту газеты "Форвертс" Леониду Школьнику в июне 2002-го года и архива Игоря Аксельрода.
Yorumlar